МАРЬЯ ЛЕБЕДЬ И МИХАИЛ ПОТОК

Автор

ДЕМИДОВ АНДРЕЙ ГЕННАДИЕВИЧ

	
СКОЛЬКО БЫ НЕ МЕНЯЛИСЬ ЭПОХИ, А СЕРДЦА ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ОСТАЮТСЯ НЕИЗМЕННЫ!
ЛИНГРЕН
                           АНДРЕЙ ГЕННАДИЕВИЧ ДЕМИДОВ



                      КОЛДУНЬЯ МАРЬЯ ЛЕБЕДЬ И ВИТЯЗЬ ПОТОК
    
                                   ПОЭМА 





                            ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ АВТОРА

Поэма "Колдунья Лебедь и витязь Поток" написана по мотивам интереснейшей эпической новгородской былины Х века о Михаиле Потоке (ударение на первом слоге). 
Былина о Потоке – самое значительное по своему объему произведение русского богатырского эпоса – насчитывает свыше 1100 строк и равновелика среднему размеру песен Илиады. Литература, посвященная былине, обширна. Ею занимались многие исследователи древнерусского язычества и культуры: С. Веселовский, Б. Рыбаков и другие.
Действие былины о христианине Михаиле и язычнице Марье происходит в лесах, населенных язычниками, в Киеве и его соборной церкви, где-то в другом царстве. Это поэтический сказ о начале христианства на Руси.
Благодаря былине о Михаиле Потоке нам известно устное творчество двух соперничавших между собой дружинных группировок того времени. Дружинники-язычники обновляли древние языческие мифы, облекая их в только что рождавшуюся форму былин. Дружинники уже крещёные, не опровергая мифов, не развенчивая их, стремились очистить свои ряды от пережитков язычества и убедить всех в гибельности языческих верований.
В современной действительности ХХI века, на переломе культурных парадигм общества, таком же болезненном, как и в Х веке, эта история имеет весьма много аналогий и аллегорий. В каком-то смысле всю поэму можно рассматривать как большую метафору нашей жизни.
Поэма имеет ещё один слой – это история двух людей. Как в драмах Шекспира, перед нами разворачивается спектакль о любви, предательстве, героизме и дружбе. Тяжёлый нравственный выбор всё время требует от героя действий, а от зрителя переживаний и оценок. В эпилоге колдун – рассказчик этой истории –  напрямую спрашивает наше мнение.
Визуальный ряд произведения тоже красочен: сказочные звери, таинственные колдуны, Змей-дьявол, царь Иван Окульевич, печенегский хан, реальные люди Х века – князь киевский и новгородский Владимир, его воевода Добрыня. 
Поэма пороносится перед читателем как чудесная "Одиссея" со счастливым концом. Дошедшие до нас версии этой северной домонгольской русской былины имеют разные композиции, действующие лица, множество вариантов окончания, которые изменялись вплоть до того времени, когда были записаны в ХVIII веке. Поэтому автор, как наследник этой культуры, смело предложил свою трактовку тех событий тысячи лет спустя. 
Приятного чтения, господа!


                            КОЛДУНЬЯ ЛЕБЕДЬ И ВИТЯЗЬ ПОТОК


К земле далёкой безымянной, 
Корабль был бурей занесён.
Он канул в бездне окаянной,
А я был чудом лишь спасён.
Я встал на тверди, здесь на небе 
Светили Солнце и Луна,
На диком и пустынном бреге 
Звучали чьи-то имена.
Бродили тени, лёд и пламя 
Текли рекой с высоких гор,
А дол весь полон существами
Чудными, и рокочет гром.
От молний скалы колебались, 
И было видно, как ветра 
Родились в небе, устремлялись
Затем неведомо куда.
Здесь зарождаются теченьем
Дороги тёмных вод морских,
Звеня сладкоголосым пеньем,
Русалки челны топят в них.
Средь родников с водой хрустальной
Шумел безумный птичий крик,
Лесного чудища печальный 
Витал над чащей гулкий рык.

Я в глубине пещеры мрачной,
Оставив берег светлым днём,
Увидел за стеной прозрачной 
Тюрьму, и высветил огнём.
Здесь я нашел приют страдальца;
Он цепью был прибит к скале
В личине сломленного старца, 
В истлевшем сыростью тряпье.
Встречал его я в жизни давней,
Он был царём в дубраве той,
Где пёс огромный, многоглавый 
Долины охранял покой.
Он сын был тех краёв небесных,
Где птицы с девичьим лицом 
Манили духов бестелесных,
И сами были словно сон.
Там место битв великих, страшных,
Где великаны люто бились
В смертельных схватках рукопашных, 
И реки золота струились.

В стекло хрустальное камнями 
Я долго бил, не мог разбить.
Колдун блистал из тьмы очами,
Стал мне о деле говорить
Куда пойти, и где зарыта
В чащобе книга Шестокрыл.
Вот книга найдена, открыта, 
Заклятье я проговорил...
Стекло рассыпалось могилы,
Упали цепи все, в лучах
Сказал колдун уж полный силы –
Косая сажень во плечах. 

Сказал: «Зашёл сюда далёко,
Никто такого не дерзал.
За что наказан ты жестоко?»
Тут я про бурю рассказал. 
А он сказал, что с войском духов 
Сражался, в битве был пленён,
Ужасным был подвергнут мукам 
В пещере мрачной заточён.
На этом острове далёком, 
Откуда виден край Земли,
Он должен вечно, одиноко
Влачить бессмысленные дни.
Колдун сказал: «Садись на плечи, 
Тебя на отчину снесу
Из этих мест не человечьих.
Меня ты спас – тебя спасу!»
И понеслись мы над волнами, 
Заспорив с буйными ветрами,
Среди дождей и облаков, 
Вблизи пустынных островов.
Пока в ночи искали сушу,
И ветер тело истязал,
Колдун открыл свою мне душу,
И эту сказку рассказал...

...Давно то было, иль недавно, 
Стоял град Киев православный;
Владимир Солнце княжил там –
Народу благо, страх врагам.
Уж год прошёл, а может боле, 
Как князь Владимир воспринял 
Христова веру, и, на горе 
Волхвам, с утёса покидал 
Кумиров всех во Днепр широкий: 
Богов земли, добра и зла.
Перуна грозного, высокий 
Столб, разрубив, сожгли дотла.
Едва остыла от разгрома 
Хазар безжалостных земля,
Ещё шаталась твердь под троном 
У византийского царя,
Что Святослав качнул как древо, 
И печенеги унялись,
И к Дону из степного чрева,
Уж половцы рекой лились.

Средь рек больших, лесов дремучих, 
Среди языческих племён,
Соседей хитрых и могучих,
Спокойно, мудро правил он.
Прогнав варягов, фризов жадных,
Князь славных воинов собрал – 
В своих владениях громадных
Он рубежи оборонял.
Богатыри при князе были 
Дружиной множества земель,
Из разных стран происходили, 
Служили службу ночь и день.
Средь этих витязей могучих
Один богам любимец был,
О нём былины скажут лучше –
Он звался Поток Михаил.

Умён, удал, в бою ужасен,
Хвалил его простой народ. 
Был Михаил лицом прекрасен,
Голубоглаз, светлобород.
Пригрел князь Потока у трона,
Он был Владимиром любим. 
У византийского Херсона,
Сражался Поток вместе с ним.
Когда Владимир там крестился,
Болезнь глазную поборов,
И на царевне там женился,
Прогнав языческих волхвов.
Его брала княгиня Анна
Всегда в опасный путь с собой,
Дочь императора Романа
Любила витязя душой.
Она ему Анастасию 
Свою желала в жены дать,
И заказала литургию,
Чтоб браку этому бывать.

Под осень, между дней медовых, 
Владимир витязей собрал
С границы своих, путей торговых,
И пир хмельной друзьям задал.
Князь вспомнил воинские были, 
Дела купцов, дела семей.
Все угощались, ели, пили 
Промеж рассказов и речей.
Звенели гусли, песни, пляска,
И скачки, и кулачный бой,
Ручьём тёк мёд, менялись яства:
Все друг за друга головой.
Лишь богатырь, что звался Поток, 
Не ел, не пил, грустил, молчал.
Сидел, необъяснимо кроток, 
И пира шум не замечал.

«О чём грустишь, мой славный витязь? –
Спросил его светлейший князь,–
Эй, скоморохи, ну, уймитесь! 
Скажи, что за беда стряслась?»
«Я был на заводях далёких, –
Сказал печально Михаил, –
Сбивал там уток перёлетных, 
И там лебёдку подстрелил.
Она, роняя кровь из раны, 
Взлетела вместе со стрелой,
И скрылась в белые туманы
С моей востроженной душой.
Лишь взял я пух её лебяжий 
И белоснежное перо, –
И Поток тут, бледнея даже, 
Достал перо, – так вот оно!» 

Добрыня, витязь, очень странно 
На Михаила посмотрел,
И взял перо, затем нежданно
Он отворить окно велел.
Когда окно открыли к полю,
Добрыня встал, пошёл с пером. 
Оно вдруг вырвалось на волю 
И заблестело серебром.
Наружу быстро полетело.
Добрыня рысью подскочил,
И очень быстро и умело
Его перстами ухватил.
Сказал тогда Добрыня грозно:
«С колдуньи этот пух упал.
Сожги перо пока не поздно,
Пока под чары не попал,
Не стал ты тенью одинокой!»
Но головой лишь Михаил 
Мотнул упрямо и высоко 
Свой взор печальный устремил:
«Чудесный сон вчера приснился, 
И дева-лебедь там была. 
Во сне я там на ней женился.
Она прекрасна и стройна»...
Богатыри все завздыхали,
А князь промолвил: «Что ж, иди!
Чтоб мы тебя не потеряли,
Её на двор наш приводи.
Отцом я буду посажённым
На свадьбе будущей твоей,
Весь Киев будет приглашённым
И добрым домом станет ей».

Закончив праздник ранним утром,
Владимир витязям сказал
Идти в полюдье с делом мудрым – 
Собрать дань с тех, кто не отдал.
Илью с дружиною в степные 
Послал,  хазарские места,
Алёшу, с другами лихими,
В ладьях – за синие моря.
Ивана – к кривичам смоленским,
Алёшу – к уличам тиверским.
На север, запад, юг, восток 
Дружины двинулись в поход.
Струились стяги, солнца блики 
Играли кольцами брони:
Щитов оковки, копий пики
Блистали молниям сродни.
Лишь Михаил решил остаться.
Его Добрыня научил
Как в путь-дорогу собираться
И всё он в торбу положил...
Верёвку из дубовой драни 
Плёл сам, а зеркало кузнец 
Сковал из серебра и стали, 
К нему железный ременец. 
Перо, что Лебедь обронила,
В железный ларь вложил у дна:
В нём колдовская явно сила
Была опасности полна.

Раздал долги, простил обиды,
Ночной молебен отстояв, 
Весь чувством тягостным убитый,
Вскочил он утром на коня.
Простился с князем и народом,
Проехал торжища врата, 
Киянку-речку, огороды –
Листва повсюду золота.
На Киев-град оборотился,
Прощался будто насовсем.
На купола перекрестился,
Поехал дальше – глух и нем.
И вышло солнце понемногу,
Закапал тёплый дождь грибной –
Примета добрая в дорогу,
На славу и на смертный бой.

Полями ехал он, лесами,
Когда стемнело, в день седьмой,
Промеж высокими холмами
Конь встал стоймя, как пред стеной.
С коня слез Поток, смотрит – диво!
Огромный чёрный волк сидит 
Неподалёку, молчаливо 
Глазами жёлтыми блестит.
Пустынно, хмуро всё в округе,
А за холмами чёрный лес.
Куда здесь деться от зверюги,
Вот-вот навстречу прыгнет бес.
И витязь меч свой вынимает,
Но по-людски тот волк речёт,
Хвостом огромным он виляет,
Их жёлтых глаз слеза течёт:

«Уж год, как я в капкан попался.
Ты, человек, меня спаси,
Совсем без помощи остался,
Потом, что хочешь попроси!»
Капкан железный полосами,
Зверюге лапу захватил, 
Страдает он и кровь ручьями 
Течет, ручей уж след намыл.
Дивится Поток – вот так чудо – 
По-человечьи говорит.
Неужто в мире всё так худо
Под небом грешным обстоит?
Подумал Поток и решился.
С мечём к капкану подступил,
Ударил раз – замок разбился.
Так волка он освободил.

«Благодарю за избавленье, 
Проси, что хочешь у меня!»
Сказал волк, встал; на удивленье, 
Он ростом был как раз с коня.
«Хочу в миру найти девицу, –
Сказал тут Поток, – в жёны взять.
Она как лебедь в небе мчится,
Ей очень нравится летать!»
Волк опечаленно ответил: 
«От чар её я в плен попал.
Её давно я заприметил,
И в жёны долго зазывал. 
Иди три дня, пусть солнце светит 
По утру в руку, в коей меч.
Тебя там кто-нибудь да встретит, 
А я вернусь свой лес стеречь!»
Умчался волк, в чащобе сгинул. 
Вскочил наш витязь на коня,
Его в дорогу бодро двинул. 
Две ночи ехал и три дня.

В лесах не езженых открылась
Под утро чёрная вода.
Быть может море там разлилось,
Озёр глубоких череда.
На берег ветер налетает,
В сетях на мели рыба-сом.
До неба брызги подлетают,
И рыбе дышится с трудом.
Взял Михаил копьё большое, 
Решил сома себе добыть,
Но рыба тут речёт такое,
Что он решил повременить.
«Уж год в сетях я прозябаю,
Молю тебя, меня спаси.
Я жуткой смертью умираю,
Потом, что хочешь попроси!»

За душу тронутый словами,
Доспех снял Поток и поплыл.
Боролся с сильными волнами,
Разрезал сеть, и сом ожил.
За жабры витязь ухватился,
Узлы тугие раскрутил,
Сом до конца освободился.
Спаситель тут его спросил:
«Живёт девица в птице белой,
Хочу её я обрести,
Чтоб в жизни ныне опустелой,
Женой прекрасной в дом ввести!»
Сом опечалился, ответил: 
«Сам Лебедь в жёны зазывал,
Давно её я заприметил,
От чар девичих в сеть попал.
Но расскажу тебе, спаситель,
Где эту девицу найти – 
И помогу как вод властитель
По суше море перейти. 
Пусть будет здесь тебе дорога!»
И вдруг волненье улеглось,
И, погодя совсем немного,
Всё море будто льдом взялось.
И на коне, лихой как ветер,
По морю, словно по земле,
Помчался витязь, верой светел,
Быстрее, чем на корабле.

За морем скалы громоздятся
И камнепадами грозят,
Туманы снежные клубятся,
И ветры стылые летят.
Под вечер видит Поток диво –
Сидит орёл, крылами бьёт
Вздымая шею горделиво,
Проходу дальше не даёт.
Стрела в груди торчит большая,
Застряла очень глубоко,
Лететь, дышать ему мешает:
И смерть уже не далеко.
Тропинка вьется меж утесов,
Орла по ней не обойти.
Взял Поток лук, и без вопросов
Решил стрелять – открыть пути.
Орёл ему по–человечьи
Своё стал имя называть –
Берке: вести такие речи,
Что было трудно не внимать:
«Уж год я кровью истекаю,
Ты, Михаил, меня спаси.
Я здесь от раны умираю.
Потом, что хочешь, попроси!»
Привык на невидаль дивиться,
Устало Поток слез с коня
И стал спасать от смерти птицу,
Кольчугой кованной звеня.
Стрелу сломал, тихонько вынул,
Промыл студеною водой
И в рану снадобье водвинул,
Сказал: «Берке, коль ты живой. 
Теперь скажи, большая птица, 
Встречал ли Лебедь на пути?
Ты знаешь, где она гнездится?
Хочу её скорей найти».
Орёл печально отвечает: 
«Её я сватал, замуж звал.
Её прекрасней не бывает,
Из-за неё в беду пропал.
Я знаю, где живёт девица.
Как с этих диких гор сойдёшь,
Начнутся топи, торфяницы, 
За ними озеро найдёшь.
Я помогу – въезжай на спину!»
Берке сквозь пропасть и утёс,
Сквозь бури, снежную стремнину,
На крыльях всадника понёс.

Долины низом проплывали;
Сначала в лёд, потом водой
Лучи снега переплавляли,
Неслись потоки с гор долой.
Над этим миром первозданным
Орлу был путь известен, прост.
К низинам хмурым и туманным
Он быстро витязя донёс.
С орлом простившись, Поток едет
Туда, где близок край земли
И солнце еле-еле светит,
В полнеба радуга вдали.

Среди озёр наш витязь бродит,
То попадется скит, то гроб.
Вдруг старца древнего находит – 
От вида старца бьет озноб.
Седой и сморщенный, как мёртвый,
Зловеще варит на огне,
Распространяя воздух спертый,
Отвар из трав в большом котле.
Вокруг сплошь кости человечьи,
Могилы, сколько хватит глаз,
Как будто поле страшной сечи, 
И смерть гуляла здесь не раз.
Над старцем реет сокол чёрный,
К котлу со стеблями летит,
Толчёт коренья пёс учёный,
А старец заговор творит:

«Покинь кручина мглу сырую,
Лети кручина над Землёй.
Неси кручина немощь злую,
Владей людьми и их судьбой.
Сквозь очи ты войди людские,
Проникни в сердце чёрным злом,
И мысли добрые, любые,
Совсем сотри, убей в любом.
Но если встретишь свет, то прячься –
Есть люди в коих бог живёт.
Ты притворись, согнись, поплачься,
И может статься пронесёт.
Хоть мало этих просветлённых.
Их никому не одолеть,
Тебе подавно, зачумленной –
Их избегает даже смерть.
Бери других, питайся ими,
Губи людей и стар, и млад,
И будут все они твоими –
Царить в их душах будет мрак.
Покинь кручина мглу сырую,
Лети кручина над Землёй,
Посей жизнь лютую и злую,
Владей людьми и их судьбой!»

Тут старец витязя приметил:
«Что ты забыл здесь, богатырь?
Что ищешь ты на белом свете, 
Сокровищ, камень Алатырь?»
«Нужна мне дева-лебедица 
Ты, знаю, сможешь мне сказать, –
Ответил витязь, – где гнездится,
И как её мне замуж взять».
«Такой не ведаю!» – ответил 
Колдун, и глазом зло блеснул.
Тот час же витязь заприметил, 
Как лебедь вдруг крылом плеснул.
И за листвой раздался клёкот,
И Михаил сказал: «Старик,
Тебя за ложь убить здесь могут!»
Он меч свой вынул в тот же миг.

Но над землёй колдун поднялся,
Руками быстро замахал
Как будто сильно испугался
И примирительно сказал:
«Здесь только дочь моя Марьяна.
И если в дом сейчас войдёшь,
Красу и разум без изъяна, 
И совершенство там найдёшь.
Дом не велик, но ты отыщешь,
Найдёшь его наверняка.
Иди, и стань воронам пищей,
Ступай, коль жизнь не дорога!»
Тут только витязь замечает 
Дом, что по крышу в землю врыт.
С коня не мешкая слезает, 
Заходит – девица сидит.

Она во сне ему являлась,
Летала в радужном дыму,
И точно так же улыбалась,
И удалялась прочь во тьму.

«Будь мне женой, Марьяна-Лебедь!
Всю землю я к тебе прошёл,
Ты мне милее всех на свете.
У нас всё будет хорошо!»
Глядит Марьяна – он пригожий,
Высок и статен, ловок, лих,
На лето красное похожий –
Их край не видывал таких.
Марьяна звонко засмеялась;
Очаг потух вдруг, вспыхнул вновь:
И в доме всё заколыхалось,
И просочилась сверху кровь.
Она сказала: «Если хочешь 
Меня на веки в жёны взять,
Три долгих дня, три долгих ночи
Тебя я буду здесь пытать.
Не стерпишь пытки ты – погибнешь!»
«Согласен!» – Поток ей кивнул.
«Помойся, выспись, после кликнешь!» – 
Марьяна двинулась к окну.
Лебедкой белой обратилась,
Как лёд прозрачна и хрупка,
Взлетела, в небе закружилась
И унеслась за облака.

За бесконечными делами 
Проходит день и ночь, к утру
Дом содрогается – сенями 
Ползёт чудовище к нему.
Из шерсти дым, из пасти пламя,
Шесть ног, огромные клыки,
Сверкает злобными глазами,
Вокруг летают угольки.
Тут Михаил копьё бросает –
Оно сгорает налету.
И меч от шкуры отлетает,
И стрелы бьют лишь пустоту.
Наш богатырь перекрестился,
Веревку длинную достал
Из торбы, с жизнью распростился
И посреди пожара встал.
Петлю на чудище накинул,
На шее зверя закрутил,
Как рысь вскочил ему на спину,
Держал, пока не задушил.

Потом был день – тянулся нудно...
Дымилась крыша и полы... 
И ночь прошла, и вновь под утро
Вдруг задрожали все углы.
Всё затряслось под небосводом,
Заря в полнеба занялась,
И перед домом, перед входом, 
Провис шар огненный искрясь.
Борясь с пожаром, Поток вышел, 
Кольчуга углем тело жгла.
Тут голос Марьи он услышал: 
«Всё, витязь, смерть твоя пришла!»
Отбросил Поток раскалённый, 
Горящий, как солома, щит. 
Догадкой дерзкой окрыленный,
Залез в суму, где круг лежит. 
Взял и наставил круг зеркальный
На шар, сверкали звёзды в нём, 
И от поверхности сусальной
Шар распалился сам огнём.
И рухнул шар, костром огромным, 
Дыру проделав как сверло
В земле: пылал там неуёмно, 
Покуда солнце не взошло.

Весь день, всю ночь лежал недвижно 
На пепелище Михаил. 
Ему всё было видно, слышно, 
Но не моргал, не говорил.
Был будто мёртв, пока землица 
Не остудилась до того, 
Чтоб смог он встать, воды напиться,
Забыв уже про сватовство.
Едва оправился, но вскоре,
Под утро, в доме, на дворе
Восстала нечисть на простое,
Везде упырь на упыре.
Крылами била голосила, 
И вал чудовищ подступал 
Туда, где из последней силы 
С мечём в руке герой стоял.
Когда крыла, клыки и когти,
Уж дотянулись до лица,
Ревя, влетел в горящем дёгте
Крылатый змей с главою пса.
Тут Михаил перекрестился,
Перо из торбы положил 
Себе на темень, растворился,
Невидим стал – как и не был.
Вокруг летала нечисть, выла,
Искала жертву сгоряча,
Когда уже взошло Ярило
Исчезла в солнечных лучах.
Остался след клыков, копытца,
Частицы шерсти и когтей. 
Тут Михаил пошёл умыться, 
И ждать уже других гостей. 

Свершилось – Марья появилась 
Вся красотой озарена:
Парчой, каменьями искрилась
Одежда раззолочена. 
Притом была она печальна... 
Перевернулся мир весь вдруг –
Припевы песен величальных
Запели девицы вокруг.
Пошли широким хороводом...
И Марья, голосом звеня,
Сказала: «Одолел ты воды,
И струи жаркого огня,
Зверья и нечисти нападки.
Тебе готова стать женой, 
Однако, разные порядки
Разнят нас – веры я другой».

Сказал жених: «Ты в Киев–граде,
Во церкви будешь крещена, 
Потом в невестином наряде,
В чертог мой будешь введена».
А Марья синими очами 
В его глаза змеёй глядит,
Подернув белыми плечами, 
Ему негромко говорит:
«Мне поклянись воитель вольный,
Коль первый кто из нас умрёт,
Второй в могилу добровольно,
Без отпевания сойдёт»...
Жених от слов жестоких вздрогнул.
Стал думу думать Михаил;
Бродил по лесу долго, мокнул 
В дожде заплакавшем, решил:
«Дам эту клятву, будь что будет!
Ты собирайся в долгий путь.
Длинна дорога, ветер студит,
Нам нужно крепко отдохнуть».
«Езжай как хочешь в Киев-город, 
А я по небу полечу –
Сказала Марья, через горы 
В седле трястись я не хочу!»
Из рукава златою пылью 
Метнула выше всех вершин
И получила клюв и крылья,
Предстала лебедем большим.
Всплеснув крылами, устремилась 
Лебедкой белой в облака
И в точку быстро превратилась, 
Исчезла, будто на века.

В дорогу долго собирался, 
Готовил сбрую Михаил,
Сил богатырских набирался,
Кольчугу, стрелы, лук чинил.
Лишь конь окреп с овсом отборным, 
Водой напившись ключевой,
Простился Поток с тестем гордым 
И в путь отправился домой.
Он шёл разведанной дорогой,
Путем спасённых им зверей,
И звери были вновь подмогой
В пути его за пять морей.
Приметы виделись повсюду,
И на родной уже земле
Ему дивились словно чуду, 
Живым завидевши в седле.
Шёл снег, на крыльях снегопада
Неспешно двигалась зима,
Когда к воротам Киев-града
Дорога вывела сама. 

Его встречать Владимир вышел, 
Добрыня, витязи, народ.
И пир большой, шумлив и пышен,
Три дня вершился у ворот.
Там Михаил поведал другам, 
Каким его был долгим путь,
Про то, каким подвергся мукам,
И про страну, где правит жуть.
Не скрыл невестиных условий, 
Сказал про клятву на года – 
Сойти с умершим в доброй воле 
Живым в могилу навсегда.
Богатыри, ушам не веря, 
Переспросили: в тот же миг,
Сквозь смех, звук бубна и свирели
Раздался громкий птичий крик. 
Разбив окно, роняя перья
С огромных крыльев лёд и снег,
Как будто сны и суеверья,
Влетела птица-человек.
Об пол ударилась и мигом 
В ярчайшей вспышке и огне
Возникла девица из бликов, 
В каменьях, злате, янтаре.
Пир стих и долго все молчали, 
Лишь чудо видя впереди – 
Глаза красавицы в печали,
И косы-реки на груди.

«Иль мне не рад, жених мой Поток? 
Иль я до срока добралась? 
Сказала Марья, – как ты кроток.
А раньше вёл себя как князь».
Владимир встал, бояре встали, 
Пустили Потока вперёд,
До края чаши наливали, 
Пришёл на пир ещё народ.
Под колокольный звон и пенье 
Невесту в горницу ввели,
И девы там в одно мгновенье 
Её в наряды облекли.
Толпу людей прошла, как лодка
Разрезав волны, Марья в храм
Вплыла как белая лебёдка, 
И приняла крещенье там.
Всё было ладно, только свечи 
Погасли разом в храме вдруг,
И голоса не человечьи 
Запели песнь холодных вьюг.
Кресты погнулись, словно зубом 
К ним прикоснулся лютый зверь.
Из храма вышли друг за другом, 
Едва найдя на ощупь дверь...
Но вышли к солнцу и под горсти 
Пшена, под песни, свист и крик.
На двор уже съезжались гости 
Со всей земли в тот славный миг.
Когда, блестя кольчугой новой, 
В плаще пурпурном, на коне 
Встречал их Поток: всё готово 
Уж было к свадьбе и к зиме.
Венчались пышно: Киев-город 
Три дня без устали гулял,
И тот кто стар, и тот кто молод, 
Как мог и пил и танцевал.
Бои кулачные там были,
Качели, сани и снежки,
Шесты и скачки не забыли 
Под бубны, гусли и рожки.

Прошло три месяца как Поток 
С Марьяной свадьбу отыграл,
Крыльцо палат и кузнь решёток
Венками пышно увенчал.
И князь Владимир посажёный
Отец на этой свадьбе был.
Гулял неделю возбуждённый
Весь Киев-город, ел и пил.
Зажили будто бы счастливо,
Но вскоре стал народ шептать,
Как будто в их палатах диво,
И тени стали залетать.
То черти в трубы опускались,
Водила нечисть хоровод,
То птицы в небе превращались 
Над крышей их в холодный лёд.
Когда везде сияло солнце,
Апрель теплом всех услаждал,
Лучины жгли у них в оконце,
Как будто кто-то колдовал.
В своей жене души не чая,
Дням Поток счёты потерял
Уж ничего не замечая,
Свои мечты осуществлял.
Но, то лишь присказка для сказки,
А сказка будет впереди,
Про то, что могут стоить ласки,
И как любовь свою найти.

Призвал его Владимир в зиму
С дружиной малою в поход,
Идти на помощь побратиму 
И защитить лесной народ.
От берендеевых набегов
Спасти союзные края, 
Прогнать поганых печенегов
За горы, синие моря.
Лесных купцов, селян и вои
В христову веру обращать, 
Согласны те или против воли, 
Но лучше словом убеждать.
Печально Поток собирался,
И, на играющем коне
С женой красавицей прощался – 
Заря сверкала на броне.
Вот Михаил, удал и статен,
Перед крыльцом своим стоит,
А Марья в ярко красном платье 
Ему тихонько говорит:

«Пришла пора нам расставаться.
Как солнца луч не запасти,
Любимым не налюбоваться.
Ты осторожней будь в пути. 
А я подмогой верной стану. 
Возьми, надень моё кольцо.
Оно, когда получишь рану, 
Твоё покажет мне лицо.
Расскажет правду, где ты, милый.
И по кольцу тебя найду, 
А коль найду твою могилу
Вслед за тобой и смерть приму.
Как этот камень потемнеет 
В твоём кольце, то знай тогда:
Моё здесь тело холодеет,
Я без тебя здесь умерла.
Всё соверши по уговору!» –  
Кольцо Марьяна подаёт.
Кольцо прекрасно, мужу впору,
Как огнь сияет, руку жжёт.
Само на палец наползает,
А в камне звёздный хоровод,
И целый мир там обитает
Зверей и птиц, земель и вод.

Расцеловались, заблестела 
В ресницах Потока слеза. 
Слезу ладонью скрыл умело.
Запомнил свет её лица.
Глядел в глаза её, но звуки 
Рогов трубящих разнеслись.
Как крылья Марья, вскинув руки, 
Ему сказала: «Возвратись!»
Помчались отроки лихие
К воротам, пыль из под копыт.
Богатыри все удалые,
И каждый чем-то знаменит.
Добрыня с князем провожали,
Град-Киев бил в колокола,
На камнях древние скрижали
Остерегали их от зла.
Крошился лёд и комья снега.
Кричали люди: «Михаил,
Мы молим, чтобы печенега
Ты обязательно разбил!»

По землям, дремлющим под снегом,
Среди лесов, озёр, болот,
И по едва замёрзшим рекам
Дружина двигалась вперёд.
Древлянин, ведавший дорогу, 
Стал постепенно примечать,
Что наст держать стал лучше ногу, 
А лёд болотный не сломать.
Пусть конь под витязем тяжёлым
Влетит на всем скаку на лёд,
Не затрещит он под напором – 
Как мост теперь вся топь болот.
Нигде им не было измора,
Ни снегопадов, ни ветров. 
Дружина путь проделав скоро 
В ночи напала на врагов.
Сам хан Кайнар решил сразиться:
И Поток долго бился с ним.
Летал по полю словно птица,
Разил как гром копьём своим.
И хан бежал, изранен страшно,
И гнался Поток по пятам,
Загнал туда, где степь овражна,
И зарубил Кайнара там.
В начале этой страшной сечи
Поднялись ветер и пурга, 
В глаза врагу, ему навстречу,
И одолела рать врага. 

Почти без жертв пришла победа,
Но Поток славный всё грустит.
То он проснется как от бреда,
А то колечко не блестит...
Жжет нестерпимо кожу пальца.
И бродит витязь средь костров, 
Далёк от трапезы и танца, 
И вдаль глядит поверх голов.
То гриву конскую оправит
И, опершись на деревцо,
Молчит весь день в седой дубраве,
То о рукав потрёт кольцо.

Добрыня шлёт гонца с вестями:
На Белоозеро идти.
Война с варяжскими гостями,
И до неё сто вёрст пути.
В поход дружинники собрались
Судьбу не в силах превозмочь,
С лесным народом попрощались,
На север выступили в ночь.
Идут два дня, и вот на третий –
Пичуга на сосне сидит.
И птаху Поток заприметил – 
Недобро чёрный глаз блестит.
Слетает птица и щебечет,
Сама к нему в ладонь идёт
И сесть пытается на плечи,
По-человечески речёт: 
«Когда жена твоя вернулась
Домой с торгового двора,
Заснув, под утро не проснулась.
Знай – Марья-Лебедь умерла!»
Но Михаил не верит птице, 
Как будто это сон дурной.
Её он гонит, та кружится,
Кричит вовсю над головой.
И вот... с предчувствием недобрым,
Снимает варьгу он с руки 
И видит, что углю подобно
Кольцо и в нём черны круги.
На камне, где картины были, 
Фигуры птиц, глубинных вод,
Теперь лишь слой угольей пыли,
И значит, что гонец не врёт.
Илью он за себя оставил 
Поход дружины направлять,
Во Киев-град коня направил, 
Чтоб клятву страшную сдержать.
Помчался Поток нощно, денно 
С отрядом стражи молодой,
Опередил бы птиц, наверно,
Вернулся в Киев в день седьмой.

Вбежал он в терем – Марьи нету.
Везде закрыты зеркала.
Спустился в погреб, как по следу,
По белым перьям из крыла.
А Марья в погребе морозном:
На коже иней, лёд зрачков 
Под покрывалом будто слёзном
Из крупных белых жемчугов.
Поцеловал её ладони,
Чело и синие уста,
Заплакал на несчастном троне,
И боль была его чиста.
Владимир в княжеских палатах
Уж Михаила ожидал,
Добрыня и дружина в латах. 
Обнял князь Потока, сказал:
«Мы о победе славной знаем, 
И о беде твоей скорбим.
Уж день восьмой мы ожидаем, 
Жену твою во льду храним!»
Вокруг сочувственные лица, 
Хотел он пить и сел за стол,
Но из ковша плеснул водицу
Неловко на дощатый пол.

Сказал: «Мне очень тяжко, други. 
Но вас за всё благодарю. 
С женой не вынести разлуки,
Я ненавижу жизнь свою.
Я клятву выполнить обязан,
Что до женитьбы Марье дал.
И в смерти с Лебедью я связан,
А я так счастья в жизни ждал!»
Сказал Владимир: «Нам поведай 
Про тайну, и раскрой обет.
И Поток, морщась как от света, 
Хоть тень была, сказал в ответ:
«Та клятва очень уж крамольна,
Кто первый вдруг из нас умрёт,
Второй в могилу добровольно
Без отпевания сойдёт».
Добрыня стукнул стол рукою:
«Ты ведь крещёный, братец мой!
Как клятву ты, господь с тобою, 
Мог дать язычнице глухой?
Она проклятая колдунья, 
И ей дано бессмертно жить, 
В лихую пору полнолунья
Презлые каверзы вершить. 
Она, назначив клятву эту, 
Скоропостижно умерла.
Я не найду тому ответа,
Но чую сердцем козни зла!»
Все зашумели: крики, споры:
Вскочили враз из-за столов: 
Кто за, кто против уговора,
Кто друга подменить готов.

Но Михаил перекрестился,
Поцеловал своё кольцо, 
Встал он и низко поклонился,
И поднял бледное лицо:
«Что оговорено – свершится, 
Мне слов назад не возвратить. 
Пойду во след за Лебедицей,
Прошу в могилу снарядить;
Питье и пищу на три года,
Лампаду с маслом для огня,
Перину, стол, скамью, колоду –
Вот, что возьму в могилу я.
Где сухо, нет в земле водицы,
Могилу надо откопать, 
Чтоб сразу ей не обвалиться.
И глубоко, чтоб в рост стоять.
Пусть стены выложат из брёвен,
Из досок пол и потолок,
Проколют холм со входом вровень,
Чтоб я дышать в могиле мог»...

И князь ответил: «Всё исполним.
Но чтоб за мёртвою женой
Шёл муж крещёный, не припомним,
Здоровый, сильный и живой.
Не так у наших предков было, 
Не так случалось завсегда.
Я помню как происходила 
Обряда горького страда.
Лежал умерший в домовине
Большой, без окон и дверей,
А на холме клеть на вершине 
С костром слагали из ветвей.
Из брёвен толстых ладя крышу 
И стены с дверью и окном,
С щелями многими, где дышит 
Потом бушующий огонь.
Туда, во клеть, еду слагали, 
Питьё, любимого коня:
И злато-серебро кидали,
И клался меч, шелом, броня.
Вокруг холма слагали краду 
Из сучьев, хвороста, ветвей. 
На земляном валу три кряду
Воротин оставляли в ней.
Затем усопшего вносили 
На холм, в его последний дом,
Волхвы слова произносили, 
И девы плакали о нём.
Потом в ограде убивали
Его любимых верных слуг, 
С конём и снедью рядом клали, 
Напротив от него в углу.
А под конец жену иль деву 
Вели в его подземный храм,
Её натруженному чреву
Передавали семя там.
Вином поили, одевали,
А после бабы-колдуны 
Её в могиле убивали
И поджигали все копны.
И холм сгорал костром огромным,
На небеса перелетал 
Огонь с достойнейшим покойным, 
И там его Перун встречал.
Затем уголья засыпали,
Справляли тризну восемь дней:
И меч сгоревший сверху клали, 
Убитых пленных и коней»...

Владимир встал, прошёл до двери,
Молчали гости за столом,
И он сказал, обрядам веря – 
«Хоть и считал обряды злом:
Теперь не так всё справедливо. 
Мы отказались от огня.
Наш Михаил задумал диво, 
Богов языческих дразня.
Он делал благо нашей церкви,
Мечём и словом много раз.
И сы позволим этой жертве
Свершиться завтра в скорбный час».

Там, где взметнулся холм высоко,
Кострами землю отогрев,
Отрыли ямищу глубоко,
Сложили пол из целых древ.
Досками стены устелили,
И перекрыли всё бревном,
А сверху землю навалили,
Холм снова сделали холмом.
И в нём оставили над входом
Одну для воздуха дыру, 
Свезли и хлеб туда, и воду,
Мёд, сало, прочую еду.
Втащили внутрь и стол, и лавки, 
Лампаду, факелы, дрова.
Готово всё уже к отправке
В страну загробного вдовства.

И в день назначенный в палату 
Добрыня к Потоку вошёл, 
Как будто брат, пришедший к брату... 
Его в смятении нашёл.
Спросил: «Готов ли добровольно 
Ты погребение принять?
Просторы вольные, град стольный 
На мир подземный променять?»
Ответил Поток: «В этом мире 
Устал я жить, и всё как ночь.
Уже не волен и бессилен 
Я это чувство превозмочь.
Мне так назначено любовью
Так мне назначено судьбой:
Наперекор всему злословью
Идти в могилу за женой».
«Пусть так, – Добрыня отвечает, – 
Чар колдовских не одолеть.
Но и без чар любой страдает 
И от потери ищет смерть.
Когда уходит друг любимый 
В мир райской вечности иной,
Другой на смерть идёт счастливый.
Но тут всё в силе колдовской.
Кто наперёд колдунью знает? 
Вдруг станет гроб тот западнёй, 
Где измываться нечисть станет
Над христианскою душой?»
«Не стану нечисти бояться, –
Ответил витязь удалой, – 
Мне приходилось с ней сражаться!»
Кивнул Добрыня: «Бог с собой.
Я до крещения знал веды,
В походах часто волховал
И узнавал на всё ответы,
Чего я только не узнал.
Возьми кузнечные ты клещи, 
Да полный ковш святой воды. 
Тебе помогут эти вещи, 
Про то поведали мне сны!»
Потом в молчании высоком 
Они с крыльца сошли в народ, 
С утра собравшийся у окон, 
И скорбный начали поход.

Сперва церковники с крестами 
И византийским пеньем шли,
Затем с усопшей Марьей сани 
По снегу белому везли.
Затем шёл Поток и Добрыня.
Весь Киев-град, и стар и мал,
Дружина князя перед ними –
Живой мир мёртвых провожал.
С конём любимым распрощался, 
Взойдя на гору Михаил,
Он с каждым витязем обнялся,
И к людям слово обратил.
Благодарил, просил прощенья,
Желал в любви и свете жить.
Благословил его священник,
А бабы принялись блажить.
Внесли в могилу Марьи тело,
Вошёл и Поток вместе с ним.
Тут солнце в тучи улетело,
И страх настал неизъясним.
Ударил колокол печально,
Священник ладан воскурил,
Добрыня песнь запел прощально,
Вход узкий камнем завалил.
Запели люди песни, после
Поочередно каждый брал 
Земли заиндевевшей горсти, 
И сверху камень осыпал.

Прощай же витязь, спи спокойно.
Прощай, любимец всех богов!
Приняв венец свой добровольно
Спи, победитель степняков!

Как только свет померк последний 
Настала тишь, печаль и тьма.
Лучина высветила бледный 
Лик Марьи, краешек стола. 
Тулуп на лавку витязь кинул,
Во тьме кромешной глаз сомкнул,
Меч снял, кольчугу, лег на спину.
Спать не хотелось, но уснул.
Сгустился воздух, задохнулся 
Огонь на кончике щепы, 
А Поток в сотый раз очнулся,
И глаз стал видеть всё средь тьмы.
Увидел он и пол и стены, 
И Марью-Лебедь в жемчугах 
В гробу своём заиндевелом, 
Припасы бренные в углах.

Вставал, ходил, опять ложился, 
И вечность вязкая текла.
Вдруг потолок зашевелился, 
Дубовый пол и край стола.
Сползла серебряная чаша,
Упала, звон, подземный гул 
Глухой послышался тот час же, 
Земля осыпалась в углу.
Раздались брёвна, и в могилу 
Проникла змеева глава
И пасть огромную раскрыла, 
Зажглись огромные глаза.
Шипя выстреливала жало,
Горючей брызгая слюной,
И чешуя заскрежетала,
Змеилось тело за главой.
Вот туша змея в пол обхвата 
Сложилась кольцами на пол,
И змей изрёк: «Вот мне услада – 
Живой мертвец ко мне сошёл!
Отдай мне душу, а за это 
Тебя введу в подземный мир.
Бессмертным до кончины света 
Войдёшь на наш сладчайший пир.
Всё, что мечталось в жизни прошлой, 
Тебя там будет окружать. 
А коль пресытишься, не сложно 
Тебе в мир верхний попадать.
Чтоб там творить чего угодно 
Средь беззащитных бренных тел. 
Я усыплю тебя безбольно, 
Возьму к себе – вот твой удел!»

Три головы змеи всё ближе.
У Михаила за спиной,
Пока не видит он, не слышит, 
Марьяна крутит головой.
Глаза открыла, затаилась, 
Взор устремила ледяной.
А тело змеево струилось.
Тут богатырь сказал: «Постой!
Дай мне напоследок мне напиться,
Потом пробей клыком своим.
Куда теперь нам торопиться? 
Сперва давай поговорим».

А сам тихонько отступает 
Туда, где меч лежит в углу.
Он очень быстро меч хватает, 
И бьёт змеиную главу.
А змей струится, не даётся,
От чешуи искра летит.
Вот-вот вкруг витязя совьётся, 
Того гляди клыком пронзит.
Вот Михаил за клещи взялся 
Те, что Добрыня положил,
Со всею силушкой собрался,
За шею змея ухватил.
Терпел и жал, что было мочи, 
Держал клещами смерть саму. 
А змей всё бьётся и клокочет, 
В огне могила и в дыму...
Но Михаил не отступает,
Хоть змею битва нипочем.
Он клещи к полу прижимает 
И рубит головы мечём.
Ударил, что хватило силы,
И панцирь огненный пробил,
Поднявшись посреди могилы,
Он змею головы срубил.
Уже дышать в могиле нечем,
И только стон из бледных уст
Исторг наш витязь после сечи
И вдруг упал на пол без чувств. 
Взывая к змею сладострастно,
Тут Марья медленно встаёт,
Неподражаемо прекрасна
Над мёртвым змеем слёзы льёт.

Немало времени минуло,
Жар разошёлся под землёй, 
Прохладным воздухом подуло.
Очнулся Поток, встал живой.
Среди побоища умылся,
Ещё кружилась голова.
Он мёдом с хлебом подкрепился
И понял – Марья не мертва;
Лежит во сторону другую
От входа, сбились жемчуга: 
На шее белой кровь и уголь,
Кровь на руках и на ногах.
Он к Марье бросился, дыханьем 
Её пытался отогреть,
И оживить своим желаньем
Здесь, где сошлись и жизнь и смерть.
Потом он ковш с водой святою 
Среди разгрома отыскал,
Обрызгал Марью той водою
И чудо света увидал.
Вот Марья дёрнулась и встала.
Сказала: «Здравствуй, милый мой! –
Затем добавила устало, – 
Пойдём теперь скорей домой!»

К ней Поток бросился и обнял,
От счастья словно зачумлён.
Он ничего совсем не понял,
И льда в глазах не видит он.
Стучать он стал, кричать и биться, 
Бог наверху услышит вдруг.
И вот, в счастливую седмицу, 
Ему ответили на стук. 
В дыре мелькнул лучины пламень,
Вдруг землю принялись копать, 
Вот откатили вскоре камень, 
И солнце стало проникать.
Из ямы проклятой ослепший 
На солнце вышел Михаил.
Вдыхал блаженно воздух вешний,
Людей вокруг благодарил.
Все закричали: «Чудо света!» –
Когда услышали рассказ 
И вышла Марья: «Правда это!»  
Но чувств лишилась в тот же час.
И время общего веселье 
Сменилось временем тоски,
Потом изрубленного змея
К народу вынесли куски.
Вернулись с вестью в город Киев,
Разлился звон колоколов.
Несли на пиках панцирь змиев
И пасти трех его голов.
Встречать их вышел князь Владимир
И бочку крепкого вина
Народу выставил и пили, 
Пока не выпили до дна.
Один Добрыня был не весел,
Злодейства он почуял нить.
От Марьи ждал другой кудеси,
Пытался Потока хранить. 

Всё успокоилось, но вскоре
Несчастье – вороги идут,
Как волки рыщут на просторе,
По льду, снегам сюда грядут.
Вот князь, помешкавши немного, 
Охочий кликает народ,
Берёт дружины часть в подмогу,
И выступают все в поход.
Он рвался в бой неудержимо,
И сели разом на коней,
Его бояре и дружина,
И все двеннадцать сыновей.
А в Киев-граде оставляют 
Добрыню, Потока, других,
И управление вверяют
В делах торговых, городских.
И дельно правили, без злости,
И наслаждались бытиём, 
Когда с большим обозом гости 
Вошли в ворота светлым днём.
Привел их царь земель далёких 
Иван Окульевич – купец,
Любил поддерживать убогих,
На гуслях звончатых игрец.

И вот на торжище весёлом
Иван Окульевич гулял,
И неожиданно в торговом
Ряду он Марью повстречал.
Прожгла всё сердце молодица 
Царю заморскому, и он 
Искать стал встреч, болеть, томиться 
В глухую ночь и ясным днём.
Когда Добрыня был в отъезде,
А славный Поток крепко спал,
Иван в окно полез без чести
И Марью-Лебедь там застал.
Сказал: «Неведомая сила 
Меня в чертог твой завела.
Краса твоя меня пленила, 
Уж сердце стонет от тепла. 
Уйду, но дай мне наглядеться 
И пропаду навеки прочь, 
Чтоб там вдали в горящем сердце 
Свою назвать Марьяной дочь.
Чтоб имя это постоянно 
Напоминало о тебе,
О совершенстве без изъяна
И о не сбывшейся мечте!»

Молчала Марья, улыбалась,
Как будто женщина ничья,
Локтем прикрылась, засмеялась, 
И в смехе милый звон ручья.
Она встаёт, идёт как в танце,
И изгибает стройный стан.
И страсть вскипает в чужестранце,
Кружится в мыслях ураган.
И вдругсказала: «Искуситель!
Ждала тебя, и ты мне люб.
Меня за море вы везите, 
Ведь вольной жизни нет мне тут.
Всё хлев – мужицкая столица – 
И тяжко в этом мире жить. 
Хочу с тобой я удалиться
И жизнь и ложе разделить».

Иван Окульич удивился, 
Но чары Лебеди крепки.
Он Марье низко поклонился
И нож взял из её руки.
Она во след его зазвала
И завела в просторный зал,
Где дворня раньше пировала, 
А ныне Поток крепко спал.
Спал во хмелю он без тревоги,
А Марья, будто баловство,
Связала очень быстро ноги
И руки мужа своего.
Ивану ласково сказала:
«Вот, кто устроил мне тюрьму.
Убей его!» – и указала 
Рукой на спящего ему.
Ножом уж было замахнулся
Иван, но сразу отступил.
А Марья смотрит. Он вернулся
И твердо ей проговорил:
«Я не могу вот так жестоко 
Хмельного, спящего убить. 
Коль хочешь, Потока я мог бы 
На поединке победить!»
Смутилась Марья, разозлилась,
Но делать нечего – пошла,
Уже в дверях остановилась –
Прекраснолика и стройна: 
«Бежим же, милый мой спаситель,
И их казну возьми скорей,
Мой царь, торговых дел ценитель,
Пока не заперли дверей!»
И прочь из дремлющих чертогов 
Они бежали торопясь. 
Не преградил никто дороги,
Ни стража грозная, ни князь.
Совсем из Киева исчезли,
Как будто по небу, легко,
А может чащами пролезли – 
Про то не ведает никто.

Назад Добрыня возвратился,
В кручине Потока застал.
И тот от горя прослезился
И о побеге рассказал.
«Я ждал давно дурной напасти, – 
Добрыня скорбно отвечал, – 
Тебя учить я был не властен.
Прости, что ей не помешал. 
И в погребении ужасном 
Была Марьяна не честна, 
И повторяю, что напрасно
Она во церкви крещена.
Она мертвец живой и вечный 
И в злодеяниях её, 
И в кознях злобы бесконечной 
Сбылось предчувствие моё.
Ты не езжай за нею следом, 
Тоску-кручинушку бросай 
И не ищи жену по свету – 
О новой свадьбе помышляй.
Мы не хотим тебя оставить
И не решимся отпустить –
Она тебя убьет, отравит,
Иль ты не хочешь больше жить?
Припомни ты Анастасию,
К ней даже сватов засылал,
Мы все её превозносили,
И сам ты страстью к ней пылал.
Живет в озёрах за Онегой,
И князя ищет там народ.
Ты больше от судьбы не бегай,
Продолжи свой великий род!»

Советов Поток и не слышит,
В глазах видение стоит;
Там тело Марьи страстью дышит,
Губами красными манит.
Стал пить он много вин заморских,
Не слушал боле никого,
Не пропускал потех он плотских,
Чтоб позабыть свое вдовство.
Всё сохнет витязь и страдает, 
Не может память превозмочь,
Любовь его не покидает.
Он просит витязей помочь.
Богатыри же отвечали:
«В походе ратном, битве злой
Разделим мы твои печали,
Но против мы семьи гнилой.
Мы в подозрении великом,
Что христианству Марья враг, 
И хоть она прекраснолика,
Тебе не пара, если так.
Казну украла без испуга,
Связала накрепко во сне. 
Любовь твоя – лишь зло и мука,
Туман на чёрном колдовстве!»
Так Михаилу отвечали,
Но он опять коня собрал.
Пока дозорные дремали,
В ночи упрямо поскакал...

Уж снег сошёл, земля подсохла,
И витязь странствовать устал,
Зима ослепла и оглохла, 
Искать жену он перестал.
Иван Окульевич как сгинул,
Никто про царство не слыхал,
Как будто верхний мир покинул,
Никто и Марью не видал.
Но вот однажды, в день ненастный, 
Невдалеке от вод морских,
Увидел витязь холм ужасный 
Из черепов, костей людских.
Вокруг ни тропки, ни следочка,
Пустынно, тьма и тишина.
Вдруг, видит Поток на кусточках 
Часть лебединого пера.
Поднял былинку, пух прелестный – 
По телу хлад волной прошёл...
Перо Марьяны... Это место
Надежду дали, что нашёл.
Она конечно возвратится,
Раз здесь её перо лежит.
Тут отдыхает лебедица
Иль чудеса свои вершит.

В овраге Поток схоронился, 
Коню копыта обернул.
Не пил, не ел, не шевелился:
Три дня, три ночи не уснул.
И вот случилось утром ранним – 
Он клёкот птичий услыхал,
И вслед за заревом багряным 
Он птицу в небе увидал.
На землю птица опустилась,
На ребра, руки, черепа,
И в Марью-Лебедь превратилась
Богов языческих раба.
Мужей своих, что холм костями
Устлали, стала поминать
И, окруженная чертями,
Бросалась в небе танцевать.
И крылья к звёздам воздевала
Все называла имена,
И слёзы-жемчуг проливала,
Как будто сразу всем жена.
Но только Солнце появилось,
Заря по небу разлилась –
Марьяна птицей обратилась, 
По небу быстро понеслась.

А Поток следом быстро скачет,
И к ночи он коня загнал, 
Благодаря судьбе-удаче
Приморский город увидал.
Здесь и укрылась лебедица...
Иван Окульевич тут царь,
Сей град – Иванова столица,
И вместо гальки здесь янтарь.
Наш витязь смело в град заходит,
Как гость купеческий древлян,
Богатый торг он там находит:
Шелка, и бархат, и сафьян.
И чудеса, и говор странный,
Со всех земель товар лежит,
Огромный идол окаянный
На главной площади стоит.
Глазами идол тот сверкает
И говорит как человек,
Жизнь и судьбу он предрекает –
Кому какой отпущен век.
И плещет музыкой великой
Волна тут бьющая в гранит,
Хвала торговле здесь великой,
Как песня чудная звучит.
Среди толпы вечерней праздной
Он главной площадью прошёл,
И, не замечен, в терем красный 
Проник, и в горницу вошёл.

Там перед зеркалом хрустальным 
Сидела Марья, бровь черня,
И пела голосом печальным, 
Слова неспешно выводя:
«Судьба, закончи дни пустые
И отнеси в заветный край
За море, горы золотые,
Где мне начертан вечный рай!»
О нивах, реках полноводных,
И смехе детском, и любви,
О поединках благородных
Слова прекрасные текли...
Тут Поток к Марье подступился –
Она от страха поднялась. 
Вскричать хотел, но вдруг смягчился –
Она слезами залилась:
«Уже не чаяла, любимый,
Тебя на свете увидать
И в заточении постылом
В тоске решила умирать!»
Марьяна к Потоку приникла,
Рукою белой обняла
И взглядом внутрь его проникла,
К столу тихонько повела:
«Не верь наветам, Поток славный,
Меня насильно привели,
Сюда из Киева коварно,
На этот мрачный край земли.
Ты забери меня отсюда,
Свободы здесь мне не видать,
С тобою счастлива я буду,
Детишек буду наживать!»
Большую чашу выставляет, 
Сажает витязя за стол,
Вино в ту чашу наливает
И продолжает разговор.
Глядит влюбленными очами,
И хлеб и чашу подаёт,
И за елейными речами
Сама стоит, вино не пьёт.
«Ты не тревожься, все в отъезде:
И царь Иван, и двор его.
Мы убежим отсюда вместе,
Когда стемнеет. Пей вино!»

Вот Поток пьёт, да не пьянеет,
И пена у него из уст,
И тело быстро каменеет,
И витязь падает без чувств.
Ему погрезились походы,
Вращенье звёзд, снег по весне,
Неистребимая свобода,
Смерть, жизнь и крылья на спине.
Везде Марьяна там царила,
Золотовласа и стройна,
Любовью страстною дарила,
Поила счастьем допьяна.
А Марья хлопнула три раза,
Сказала: «Вечных чёрных снов!
Эй, слуги! Выносите сразу
Его на поле валунов
И хорошенько закопайте! –
Она добавила, смеясь:
– Могилу лучше разровняйте
И возвращайтесь торопясь!»
И полуптицы-полулюди,
Явившись тут же во плоти, 
Не удивившись той причуде, 
Его на поле унесли.
Всё слуги сделали как нужно:
Несли во поле далеко
Живого праведного мужа,
Там закопали глубоко.
Закат пылал, как кровь на небе,
А облака, как след когтей, 
Тянулись вдаль – земля свидетель 
Тех горьких и проклятых дней!

Очнулся Поток – тьма сырая...
Рукой, ногой не шевельнуть,
Открыть глаза земля мешает,
Ни слова молвить, ни вздохнуть.
Он только стон исторг ужасный –
Так было горько умирать
Несчастной жертвою напрасной,
Жену проклятьем поминать.
Он было с жизнью распрощался,
Но вдруг услышал над собой,
Как будто кто-кто там топтался.
Раздался близко волчий вой.
И насыпь вся зашевелилась:
Могилу кто-то разрывал,
Земля комками покатилась
И в ухо кто-то зарычал.
Открылось вдруг ночное небо...
Над ним знакомый волк стоит,
Луна сквозь тучи смотрит слепо,
И в вышине звезда горит.

Зубами волк его хватает,
Рычит: «Пришёл мне, витязь, срок, – 
И из могилы вынимает, – 
Вернуть за жизнь свою должок.
Меня нашёл орел огромный –
Ты спас его от смерти злой.
Увидел он сей край укромный,
Как ты в могилу лёг живой.
Меня огромный сом по морю
Пронёс, как ветер на спине,
Чтоб твоему помог я горю – 
Как ты помог сому в волне».
Яд разошЁлся, и поднялся
На ноги Поток Михаил
И с волком дружески обнялся, 
Как мог его благодарил.
За разговором ночь пожухла,
Рассвету стала уступать,
В права свои вступило утро,
И волк собрался убегать.
Он напоследок заповедал:
За Марьей больше не ходить,
И пожелал в бою победы,
И до волос седых дожить.

Но только Поток не уймётся,
Он правду хочет соблюсти.
У града шумного он вьётся – 
К ответу Марью привести. 
Теперь его везде узнают,
Он и в ворота не войдёт,
Загонят в угол и поймают,
А Марья смерть ему найдёт.
Вот он оделся скоморохом:
Кафтан лоскутный, нос большой.
Шутом стал разным выпивохам,
И слух пошёл, что шут смешной.
Теперь не сила уж, а смётка
Могла помочь попасть к жене;
Сменились голос и походка,
Искрились шутки в певуне.
Шутом был Поток три недели
И стал кумиром бедноты,
И слуги Марьи захотели
Её отвлечь от скукоты.
Меч Поток взял, в тряпье закутав,
Пошёл смиренно во дворец,
И всех ужимками запутав,
Остался с Марьей наконец.

Она, прекраснее чем прежде,
Сидела тут среди палат:
В расшитой золотом одежде,
Улыбка, ярко-синий взгляд.
«Что мне споёшь, кудесник слова?» –
Спросила Марья у шута.
«Спою про мужа удалого
Кому отмщение – мечта!» –
Ответил Поток тряпки скинув.
В кольчуге звонкой он встаёт
И, меч над головою вскинув,
На птиц-людей ярясь идёт.
И рубит дьявольскую свору,
Куски во стороны летят,
По своему лишь приговору
Казнит кровавых паучат.
Кричит: «Не сгинут христиане
От вашей злобы никогда,
Вы растворитесь в океане
Из чёрной крови без следа!»
«Не убивай их, Поток милый,
Ты – благородный человек.
Люблю тебя я с прежней силой,
Готова быть твоей навек.
Иди ко мне, в мои объятья,
По-христианскому прости,
Сними с меня наряды, платья
И нова счастье обрети!»
Марьяна вскинула ладони
И призвала его к себе,
Но витязь в яростной погоне
Не поддавался ворожбе.

Он разрубил чертей последних
И встал в хоромах весь в крови.
Сказал: «Сполна хватило семилетних
Смертельных поисков любви.
В тебе краса есть, ум и чудо,
Ты всех прекрасней и милей.
Ты мироздания причуда,
Души истерзанной моей.
Тебе милей всего богатство
И власть над жалкими людьми.
Вся жизнь твоя есть святотатство, 
Расправа с божьими детьми.
Я не сужу тебя за горе,
Что ты мне в жизни принесла,
Что нет детей, лишь ложь и хвори,
И к смерти ты всегда вела.
Твоя вина страшнее смерти,
Ты отвергаешь Бога свет,
Вокруг тебя волхвы и черти,
А христианам места нет.
Ведешь народ ты к преисподней
Дорогой жадности и лжи.
Но стану я рукой Господней,
Как достославные мужи!»
И Михаил как ангел грозно
К Марьяне быстро подступил,
Пока она рыдала слезно,
Мечём ей голову срубил.

Блеснул огонь, взметнулись тени,
Плеснул зловонной кровью труп,
А витязь рухнул на колени,
И меч упал из слабых рук.
И горько-горько он заплакал
И стал молиться и стенать,
И, хоть и не был он оракул,
Но знал, что нужно убегать.
Взял Поток факел, бросил в ткани,
Другой швырнул под дрань стропил,
Там загорелась как в вулкане:
Тела все маслом он облил.
В окно он выпрыгнул на крышу,
Вбежал в конюшню, взял коня:
Сшибая всех, погоню слыша,
Помчался прочь в клубах огня.
Иван Окульевич с дружиной
В воротах Потока нагнал,
Но тот, как тур неудержимый,
Их словно перья разметал.
Ивана он одним ударом
Рассёк от шеи до седла
И крикнул, видевшим всё, с жаром:
«Ему за подлые дела!»

Сгорел весь град в костре огромном,
А витязь ехал девять дней.
Его укрыл в краю укромном
Чухонец в хижине своей.
«Будь нам как князь, – сказал чухонец, –
Богаты мы, а князя нет.
Правь справедливо, змееборец,
И дай скорее нам ответ!»
Остался Поток строить город
И утверждать торговый путь.
Христовой верой переборот,
Крестился местный люд и жмудь.
Женился Поток в той сторонке,
Имел детей, судьбой храним.
От Марьи, в маленькой иконке,
Перо осталось только с ним.
Жена звалась Анастасией,
С ней Поток быстро позабыл,
О временах пустых усилий,
Колдуньи злой любовный пыл...

...Затихла буря, солнце встало,
Колдун над сушей стал лететь,
Закончил сказку он устало,
И начал тихо песню петь:
«Кто помнит нынче ту былину,
Теперь вся жизнь бедным-бедна,
Ушли навеки на чужбину,
Кто мог те вспомнить времена...
Колдун донёс меня до леса,
Где птицы с девичьим лицом
Себе в мужья искали бесов,
И пёс трехглавый грыз кольцо.
И в поединках рукопашных
Там великаны спор вели,
В озерах в танцах бесшабашных
Русалки пели о любви.
«Ты учинил бы ту расправу?» – 
Спросил колдун, испив воды.
«Над кем?» – скал я, сев на траву.
«Кого из них убил бы ты?»
«Убил бы чудище обмана».
«А кто себя дал обмануть?»
«Все получилось так нежданно».
« »Все предвещали этот путь, –
Колдун на запад руку вскинул, – 
Был долгий путь, да вышел весь.
Иди, покинь скорей чужбину,
Прощай! А я останусь здесь».
И я ушёл, всю жизнь скитался –
Безумством это назови.
Я потерял всё, но остался
Рассказ о смерти и любви.