РОЖДЕСТВЕНСКИЙ НОКТЮРН

Автор

Дмитрий Болидос

Изображение: 

	
                          1

  Пурга утихала, мукой оседая над Градом.
  Пурга издыхала и ночь, уколовшись звездой,
  порезалась месяцем над Мариинским театром
  с чёрным каналом с вмёрзшею в камни водой.

  И шли вдоль канала три странных субъекта безмолвных,
  ввергая в смятение редкий прогулочный люд
  на поводках у своих четвероногих...
  В сторону Мойки шли трое сквозь снежную муть.

  И в схожести черт с «мертвецом» на поверхности Марса,
  в фосфоресцидном свечении рта и глазниц
  плавно плыла над каналом Посмертная маска
  с льдинкой застывшей слезы, не скатившейся ниц.

  Мигал голубыми огнями на площади белой
  некий паукоподобный в антеннах объект,
  и в диадеме с колье в наготе очумелой ― 
  леди «from porno» сходила по трапу на снег.

  О, эти формы и профиль античной гетеры
  в валенках с гуманитарной эмблемой ООН,
  блещущий жалом над выбритым «гротом Венеры» ―
  щель входа клешнями замкнувший дугой скорпион.

  И этот сапфиристо-инестый взор незнакомки...
  А встречно ей брёл, спотыкаясь, с лицом в синяках ―
  странный прохожий с ошейным обрывком верёвки
  и пьянобормотною дрожью стихов на устах.

  И под руку вместе пошли они сумраком снежным,
  мимо дворцов и мостов вдоль замёрзшей реки ― 
  странною парочкой шли променадом неспешным,
  и он ей читал про родные берёзы стихи.

  Так тихо, и снежно, и пусто... И мертвенно тускло
  светил полумесяц, на рог наколовши звезду.
  И ручки раскинув и снегом присыпанный густо,
  младенчик лежал на пустом Краснофлотском мосту.

  Редкие окна желтели в намёрзших узорах.
  И твердью морозной, гремя якорями о борт,
  под флагом «Весёлого Роджера» крейсер «Аврора»
  к иным берегам уходил в свой последний поход...

  И ночь возжигала портьерного Сумрака свечи, 
  в сумраке смыслов отбрасывая тени слов
  с пера на пергамент в парах имбиря... «Добрый вечер!» ― 
  промолвят вошедшие Блок, Мандельштам, Гумилёв...

                          2

       Любуясь на лучистую звезду,
       стояли двое под её сияньем,
       целуясь в испаряемых дыханьях
       на льдистом Поцелуевом мосту,
       ловя губами снежный вкус любви
       в Рождественской феерии снежинок,
       и в хороводах бабочки кружили,
       и пели в снежных елях соловьи
       хасидские мотивы Иудеи,
       и шли с дарами царскими волхвы 
       к Николе¹ ― поклониться колыбели.
       И очарованный таинственной звездой,
       шёл Дед Мороз с посеребрённой бородой
       с мешком волшебных леденцов и карамели.
       Разблёскивала ёлка огоньки,
       неоновыми бусами сверкая,
       и сожранным Болидосом икая ― 
       дрых под мостом в сугробе князь тайги.
       И под пердёж и храп из-под моста, 
       мёд любви смакуя на устах ― 
       двое целовались на морозе! 
       И любовались, любовались на лучистую звезду,
       с песенкой покачиваясь лёжа на снегу,
       подпитый Дедушка Мороз и Снегурь в наркозе:

            «Silent night, holy night...
            Twinkle, twinkle, little star!»²