Не о себе же я пекусь.

Автор

Энди Зед

Изображение: 

	
Я был однажды в странном баре,
Под ярким светом, в глубине,
Биллиардист во фрачной паре,
Катал шары. Как на войне, 

Звучали выстрелы ударов,
И крики: "есть один", "готов",
Среди моих знакомых, старых,
Таких не помню мастеров.

Но привлекал моё внимание 
Недолго. Рядом, за столом,
Сидел старик, как на свиданьи - 
Смотрел на дверь. Вздыхал потом.

Боялся или ждал кого-то:
Скула подрагивала в такт,
Айм Изи, Дэвида Ли Рота. 
Играл, с винилом, автомат.

Он пил коньяк, хоть это грубо.
Скорее, аромат ловил. 
Мы посмотрели друг на друга:
Он не сказал, я не спросил. 

Часы, внезапно, два пробили, 
Я стал смотреть по сторонам:
Весь интерьер в английском стиле, 
Камин, портьеры, зеркала. 

На стенах, деревом обшитых, 
Развешаны трофеи в ряд. 
Те, кто хозяином убиты,
И даты, много лет назад. 

Я, как в музее проходил, 
От экспоната к экспонату, 
Сначала мерзкий крокодил, 
Под ним табличка: аллигатор. 

Кабан свирепо сморщил морду,
Клыки дюймовые торчат.
В глазах, налитых кровью, гордость - 
В сражении погиб солдат. 

Олень. Рога - у древа крона,
И мрачный вид: как не грустить. 
Всего лишь одного патрона, 
Хватило, чтоб его убить. 

Ещё там было много всяких, 
Всех сразу и не рассмотреть:
Косули, тигры, зебры, яки, 
А в заключении - медведь. 

Огромный зверь, с открытой пастью, 
Смотрел так, словно видеть мог. 
Я, наваждения под властью, 
Чуть не упал, не чуя ног. 

И всё. Ах, нет, в углу, в тенёчке,
Как будто бы стыдясь седин, 
Висела голова в платочке, 
По виду: бязь или сатин. 

Под ней, ни надписи, ни года, 
Лишь номер: "Же, сто двадцать два", 
Прибита бирка гардероба. 
В лицо взглянуть хотел, едва... 

"Интересуетесь? Похвально", -
Я вздрогнул. Прямо за спиной, 
Официант стоял, нахально
Посмев заговорить со мной. 

Поняв ошибку, испарился, - 
Метнулся исполнять заказ. 
Надеюсь, ныне он и присно, 
Стыдливо, не покажет глаз. 

Пройдя вперёд, до барной стойки,
Я сел и заказал вина. 
Немедля выпил, бросил: - "Сколько? " ,
"Смотря, какая в вас вина".

Глаза хозяина не лгали. 
Я на него смотрел в упор. 
В них были гордость с блеском стали, 
И наглости лихой задор. 

"На стенах, - это очень мило, 
Ещё та женщина с платком..." - 
Я ощутил, как злая сила, 
Проехалась по мне катком. 

А бармен, вдруг, из ниоткуда, 
Достал толстенную тетрадь.
Взглянул: "Да вы убийца, сударь. 
Вам всё бесплатно. Что подать?"

На плечи навалилась тяжесть,
И ноги налились свинцом,
Я ждал, что мне хозяин скажет. 
Он, лишь, смеялся мне в лицо.

Затем придвинулся так близко, 
Что уколол меня щекой:
"Есть односолодовый виски? 
Японский. Никка. Лично, мой".

Ссутулившись прошёл за столик,
Забрав бутылку и бокал, 
Осталось только пить до колик.
Обвёл глазами тёмный зал:

Бильярд стучал костями справа,
Динамик музыкой плевал.
Отличная была оправа,
Для задницы, что я попал.

Тащилось время грузно, тяжко,
Полтонны весил каждый миг, 
Я виски пил и ел фисташки, 
Ко мне за стол подсел старик:

"Я вас прошу, не пейте много,
Мы здесь без отдыха, без сна.
Не о себе пекусь, ей богу,
К тому же, вдруг придёт Она." - 

"Она?" - "Да, иногда, заходит, 
Луч света среди чёрных туч,
Как радуга на небосводе,
В жару, - с водой прохладной, ключ. 

Расправит крылья - свежий ветер. 
Взмахнёт - и, вовсе, бар не в счёт. 
Долины, горы, солнце светит, 
Леса шумят, река течёт. 

К ней бармен подбегает грозно, 
А ноги ходят ходуном, 
Её боится, как подросток, 
И жалким выглядит шутом. 

Сказав ему слов, только пару, 
На неизвестном языке, 
Легко идёт - летит по бару, - 
Душа висит на волоске. 

Бывает, позовёт в дорогу, 
Протянет руку - тут не трусь... 
Я вас прошу, не пейте много,
Не о себе же я пекусь."